Уманский Я.С., Арапов А.В. Диалоги об этнической политике: Узбекистан и Центральная Азия. - Ташкент, 1994

          

       

Глава II. АЗИЙСТВО: УНИВЕРСАЛЬНОЕ И ОСОБЕННОЕ

ПРОЯВЛЕНИЕ ЭТНОПОЛИТИКИ В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ

(взгляд из Узбекистана)

 

            Время меняет методологию исследования глобальных общественных процессов. Бесперспективно пытаться подгонять их под жесткие схемы, обосновывать "должные" модели хода истории. Относительно достоверные прогнозы требуют определенной полноты политических фактов, знания их природы, реальных потребностей этносов и государств.

            Происходят ли глобальные государственные, политические изменения, свидетелями которых мы являемся, осознанно, по воле высших национальных политических лидеров, или, напротив, как кое-кто пишет, по приказу тайных мировых сил? Или общественные перевороты, включая реформы, отвечают вулканическим, но познаваемым процессам саморазвития этносов, как их понимал Л. Н. Гумилев?

            Поняв главные источники и тенденции, можно обозначить их символами. Так, рожденное из собственных потребнотсей азиатских государств и этносов как "азийское", а следование ему лидеров, элит, этносов и государств как "азийство". К современным явлениям такого класса мы относим интеграцию новых государств региона Средней Азии и Казахстана, их философию прогреса и этнополитику.

Региональная интеграция Центральной Азии

и стратегические интересы России

     Идея содружества государств Центральной Азии, то есть Казахстана, Кыргызстана, Таджикистана, Туркменистана, Узбекистана (хотя ими не ограничивается такое геополитическое понятие; добавим Афганистан, Монголию, примыкающие регионы России, Китая, Пакистана, Ирана), еще множество раз пройдет испытание на реальность и прочность. Впервые она была обнародована главами государств региона в Ташкенте 3-4 января 1993 года, где заявлена готовность к региональному межгосударственному союзу при сохранении членства в СНГ. Мотивы сплочения Центральной Азии можно подразделить на две новые группы.

      Первая - глобальные, непреходящие. Центральная Азия исторически составляет единую систему жизнеобеспечения населяющих ее народов. Природные и сырьевые ресурсы, индустриальная и аграрная инфраструктуры стран региона взаимно дополняют друг друга. Для народов Центральной Азии, включая представителей европейских и азиатских этносов, попавших сюда во второй половине XIX и XX веке, характерна высокая мера межнациональной терпимости, интеграция на почве общих экономических интересов. У стран региона - общие трудности в государственном строительстве, в поэтапном приближении к социально ориентированным рвночным отношениям. Сплачивает и необходимость смягчить последствия Аральской экологической катастрофы. Государства региона находятся в зоне устойчивых геополитических и экономико-хозяйственных взаимосвязей с Россией. Эти взаимосвязи выступают как внешний фактор по отношению к системообразующим (внутренним) факторам интеграции Центральной Азии.

      Вторая группа мотивов - ситуационные, геополитические. Реальности временного ослабления взаимосвязей с Россией потребовали альтернативных решений. Возникли варианты. Один из них - поиск каждой страной мощного партнера (США, ФРГ, Турция, Китай, Япония). Однако оказалось: большинство потенциальных парнеров пока занято решением внутренних проблем или освоением ближайших зон возможного влияния. Другие подталкивают к малоприемлемым идеологическим условиям, например, к исламскому политическому фундаментализму (Саудовская Аравия и Иран). Еще вариант - сближение под эгидой Турции тюркоязычных стран для их более продуктивного внедрения в мировое сообщество. Это более привлекательно в духовно-культурном смысле, чем в геополитическом. Тем более,  ныне турецкие лидеры вплотную занялись приоритетной для них задачей - освоением геополитической ниши на Балканах, освободившейся после распада Югославии.

     Уже первые трудности в использовании этих геополитических альтернатив привели к естественному выводу: объединиться в самом регионе Центральной Азии. Здесь может возникнуть межгосударственное образование с 56 миллионами жителей, число которых к 2025 году, как минимум, удвоится. В Узбекистане прирост населения в прошлом оду составил 500 тысяч.

     Государства Центральной Азии, образовав свое сообщество, сделали рывок к большему равноправию в международных отношениях и прежде всего на пространстве бывшего Союза и в Евразии. Межгосударственное экономическое содействие региону сможет опираться на его внутреннюю согласованность в отборе приоритетов. Это позволит с наименьшим числом посредников приблизиться к центрам современных технологий, рынкам капиталов и научно-технических идей. Есть шанс самостоятельно подготовиться к тому времени, когда международные, европейские, американские или иные источники инвестиций будут готовы содействовать созданию нового экономико-технологического центра в самом сердце Азии. Базой станут природные, кадровые ресурсы и одна из наиболее развитых в континентальной Азии промышленных инфраструктур. Именно в таком смысле можно рассматривать проведение Региональной встречи Всемирного (Давосского) экономического форума в Ташкенте в апреле 1993 года.

     На таком пути действительно может быть реализована энергия этносов, создавших свои самостоятельные государства, упреждено втягивание региона в полосу социальной нестабильности, обостряемой демографическим взрывом, кризисом экономики и экологии.

     Ресурсный потенциал государств Центральной Азии может быть направлен на их прогресс только в случае, если в регионе будут обеспечены мир, стабильность границ и межэтнический консенсус. Благодаря тому, что Россия приняла на себя ведущую роль в стратегической обороне, государства Центральной Азии в первые годы независимости имели самые низкие военные расходы в Азиатском регионе. Понятно, что ныне они вынуждены нести все более растущую долю расходов на свою и коллективную безопасность.

     Стремясь сохранить свое влияние на ключевые ситуации в Центральной Азии, Россия стоит перед задачей определения стратегического регионального партнера. Партнер должен быть способен выполнить геополитические задачи, такие, как сохранение стабильности межгосударственного баланса сил и границ, противодействие политическому (отличать от духовного) исламскому фундаментализму. Визит премьер-министр России В. С. Черномырдина в Узбекистан (март 1993 года) подтвердил: есть основания считать, что этим партнером для России становится Узбекистан.

     Региональный стратегический партнер должен занимать ключевое географическое положение - Узбекистан находится  в центре региона. Обладать людскими ресурсами - Узбекистан имеет самую крупную численность населения - 22 миллиона, ядром которого - три четверти - являются узбеки. Такой удельный вес гарантирует этническую прочность многонационального государства, имеющего межэтнические взаимосвязи со всеми странами региона и Россией. Узбекистан занимает шестое место по производству электроэнергии среди стран континентальной Азии (производит более 80 милиардов киловатт-часов), четвертое место в мире по производству хлопка-сырца, выпускает большегрузные самолеты и тракторную технику, что имеет не только промышленное, но и военно-стратегическое значение. О многом говорят - седьмое место в мире по производству золота, нарастающие темпы развития цветной металлургии, выпуска тугоплавких, жаропрочных, редких металлов, добычи природного газа и нефти.

     С помощью России и Объединенного командования Вооруженых Сил СНГ Узбекистан, сознавая долговременность этой работы, формирует свою армию, что нелишне, имея соседями афганских моджахедов с их боевым опытом и арсеналами. Руководство Узбекистана выступает за механизм коллективной безопасности (договор от 15 мая 1992 года) по типу Варшавского договора, взаимосвязанный со стратегической обороной России. Политическая оппозиция, даже партия "Ватан тараккиети" ("Прогресс Отечества"), казалось бы, заявляющая о  полной поддержке Президента И. А. Каримова,- против участия страны в военных союзах.

     Политическое и военное руководство России убедилось в способности Узбекистана вносить вклад в сохранение целостности Таджикистана как союзнического государства и в авторитетном влиянии на северную зону Афганистана, контролируемую узбекско-таджикскими силами во главе с генералом Дустумом. Словом, если отвлечься от эмоционально-идеологических моментов, естественных для стран со столь разной культурой, объективно они готовы к тесному стратегическому сотрудничеству.

     Почему же вероятность создания Содружества государств Центральной Азии (назовем так условно, видимо, возможную в перспективе конференцию) вызывает в иных российских кругах озабоченность? Смутил мираж масштабного государственно-экономического союза... без России, который вносит дополнительный риск в расшатанные балансы внешней политики в Азии. Без Центральной Азии осложнится выход России к Индии, на Средний и Дальний Восток. Президенты Узбекистана и Казахстана не устают заверять коллег по СНГ, что центральноазиатское содружество не альтернативно Содружеству или России. Более того, оно - как бы дополнительный стимул укрепления взаимосвязей, решающее слово в которых за Россией.

     Вероятно, не только экономическая, военно-стратегическая необходимость или ответственность за судьбы русскоязычных в этом регионе, но и потребность повысить свой международный рейтинг, потенциал партнерства с США и другими мировыми лидерами, с ООН побуждают российские верхи к активности в Центральной Азии. Но кому отдать предпочтение: Казахстану или Узбекистану? А что если их не противопоставлять? Опыт стратегии такого рода диктует тактику стимулирования великой державной региональной интеграции. Ведь исторические и межнациональные связи Казахстана с Узбекистаном не менее прочны, чем с Россией. Следовательно, выделяется воздействие азийского фактора на центральноазиатскую политику России, отражающее направленность собственных оснований ее внешней политики.

     Две основные тенденции проявляют себя и в вероятной стратегии Узбекистана. Первая - воспринимает Россию как стратегического союзника, что, впрочем, не исключает возможных разночтений в тактических проблемах. Прежде всего в том, что касается полной суверенности Узбекистана в его внутренней политике, темпов экономических и политических реформ. Вторая тенденция переносит на нынешнюю Россию восприятие царской и советской империи. И поэтому ее носители стремятся к нейтрализации геополитического влияния России на Узбекистан и регион. Для ответа на вопрос: "кто они?" - можно почитать газету оппозиционной Демократической партии "Эрк" ("Воля") за март-май 1992 года - накануне заключения Договора Узбекистана и России  . Позиция России (всегда ли без основания?) воспринимается как издержки прежнего давления. Этим кругам видится потребность в системе противовесов самого широкого диапазона - от США до Саудовской Аравии. В зависимости от страны притяжения и разделяются сторонники второй тенденции.

     Поборников стратегического союза Узбекистана с Россией беспокоит, не пожелает ли любая стабильная власть в России вновь взять Центральную Азию под свой протекторат. Особо пристальное внимание вызывают те политики в России, которые говорят о своей приверженности восстановлению в той или иной форме Советского Союза. Но и альтернативные им политические силы России, как показывала жизнь, считают себя вправе навязывать некий "демстандарт": каким лидерам, политическим партиям и движениям следует отдавать предпочтение в Узбекистане.

     США, учитывая их мировые интересы, конечно, не упустят регион из своего поля зрения. Но, видимо, предпочтут более экономный и эффективный путь параллельного воздействия на ситуацию - через Россию. Р. Никсон в период его московских встреч в 1993 г. заявлял, что Россия должна быть сильной и великой державой, несущей особую ответсвенность за ситуацию в Евразии. По Г.Киссинджеру, сильная Россия представляет извечную опасность для национальных интересов США и своих соседей.

     Любой политик и любые политические силы вынуждены считаться с уникальностью азиатских стран и народов. Из их круга не исключить Россию, хотя "западники" в российской политике может быть и хотели бы исключиться...

     Азийская уникальность предполагает ограниченную способность любой европейской страны, подчас, даже евразийской России, адекватно воспринимать сущность происходящего в азийской стране. На самом деле - скрытое, неявное переплетение духовных взаимосвязей, интересов, кланов в любой стране Азии (от Турции до Японии) многократно вводило в заблуждение, ставило в тупик крупнейших мыслителей и политиков Запада. Когда в конце ХХ века Азия стала осваивать духовную самость, Запад начал лучше понимать необходимость осторожности.

     Парадокс в прогнозируемом балансе состоит в том, что собственно азийские державы или страны - экономические лидеры представляют определенную опасность для суверенности и экономической самостоятельности молодых государств постсоветского Востока. Огромные преимущества лидирующим азиатским странам, особенно мусульманской культуры, дают близость психологии их народов, помноженная на интенсивные технологии, целеустремленность государственной стратегии и бизнеса, гибкость тактики и умение найти путь к  лидерам и простым людям. И опять-таки логика азийской геополитики предполагает баланс сотрудничества, союзничества и международных контактов как гарантию собственного движения к прогрессу и определенной свободы от "объятий" слишком сильных "родственников".

     Для стратегов в странах Центральной Азии злободневны вопросы: что делать, пока Россия приходит в себя? сколько лет ей на это понадобится? хватит ли у государственных руководителей России предусмотрительности сохранить СНГ, "рублевую зону"? какую цену могут запросить они за военное участие в поддержании стабильности, за охрану внешних рубежей? Лидеры региона хотели бы быстрейшей стабилизации политической ситуации в России и этого не скрывают.

      Анализ тенденций центроазиатской интеграции позволяет выявить некоторые характерные макросистемные черты современной азийской политической философии. Во-первых, соответствие внешней и внутренней политики восточной, азийской ментальности, опирающейся на интересы национальной государственности и многонационального государства, собственный исторический опыт и культуру. Далее, приоритет мира в межгосударственным и межнациональных отношениях, нейтралитет и национальная безопастность для использования возможностей региона как евразийского  и центральноазийского "моста" в сотрудничестве с Россией, Западом и Востоком. В-третьих, внешнеполитический прагматизм, балансы партнерства и противовесов в нем, многовариантность путей приобщения к мировому опыту во имя раскрытия потенциала национального государства. Наконец, приоритет вхождения в мировое сообщество и экономическое пространство на условиях, стимулирующих собственный прогресс и государственную стабильность.

Корни азийского прагматизма и Запад

     Как самобытное явление восточного сознания азийство выступает в качестве активной политики, исходящей из ценностей и интересов национальной самости, ее потребностей в межцивилизационных, межэтнических связях. Оно, вероятно, возникло во взаимодействии, взаимовлиянии и духовном противоборстве с европейским и российским Западом. Заблуждаются те, кто считает востребование технических, технологических, правовых форм и средств европейской цивилизации (или руского языка для общения) сменой духовности элит и уж тем более Центральной Азии. Тонкие вестернизированные слои здесь достаточно влиятельны, выступают в роли технократического авангарда, но реальная власть принадлежит тем элитам, которые крепко держатся за родную почву.

     Международная, межэтническая и внутриэтническая борьба за политический, духовный выбор туркестанской, узбексой интеллиенции после 1917 года активизировалась в условиях дипломатического и военного противостояния Советской России и Британии. Значительная часть европейски ориентированной местной интеллигенции в лице левых джыдидов (движение обновленцев-просветителей) сделала свой стратегический выбор в пользу новой России.

     Едва ли среди сторонников государственной автономии Туркестана были сильны симпатии к социалистическим идеям. Члены крупной организации "Шурои исламия" ("Совет ислама") рассчитывали использовать российскую государственность как внеидеологический феномен и механизм гарантированных внешних контактов края. Их газета "Нажот" ("Спасение") писала 28 апреля 1917 года: "...Ликвидировать в Туркестане всякие межнациональные противоречия и подозрения, а тиакже проводить мероприятия по сближению и сплочению наций...", но тут же: "добиваться осуществления помыслов мусульман Туркестана".

     Особенно явно это проявилось в Бухаре и Хорезме, где джадиды и национальные коммунисты в 1920-1924 годах бфли у власти и не успели сразу ощутить на себе "большевистское давление". Джадидов не прельщало и фанатично настроенное басмачество. Бухарский эмир устроил им кровавую бойню в 1918 году. К тому же на эмира и басмачество сделали ставку британцы.

     Тогда в очередной раз обнаружил себя в Средней Азии "турецкий фактор" - 20 тысяч турок, взятых в плен в 1914 году росийской армией. Немалая группа офиуеров из их числа стремилась повернуть события в Туркестане к государственному союзу с новой Турецкой Республикой. Турки  стали военными советниками, командирами местных частей Красной Армии, учителями, чиновниками. На должность  главного военного советника Бухарской Народной Республики был приглашен Энвер-паша, бывший военный министр султана и его зять. Видя, что диктатором Бухары ему не стать, Энвер-паша бежал, став "советником главнокомандующих войск ислама в Восточной Бухаре" - Ибрагим-бека, который ненавидел "отступникой ислама" - бухарских джадидов.

     В турецко-узбекской газете "Заман" (Ташкент) 6 сентября 1992 года цитируется запись допроса в ГПУ Ибрагим-бека в 1931 году. "В разоворе с Ибрагим-беком Энвер-паша сказал: "Я приехал оказать тебе помощь в борьбе по уничтожению русских с джадидами". В то время в восточной Бухаре (регионе Душанбе) находилось всего три некомплектные роты Красной Армии. Опасность и для британцев, и для эмира, и для Ибрагим-бека представляли в первую очередь прогрессивные джадиды и местные коммунисты как проводники российского влияния на немалую часть масс. Не получив государственного руля в новых странах туркестанского региона, консервативные джадиды сменили ориентацию на британцев и басмачей. Басмачество, особенно в Ферганской долине, в 1918-1922 годах имело возможность вести национально-освободительную борьбу под лозунгами национал-исламизма. Но его военным вождям не  хватало не только ресурсов и элементарной политической культуры, но и понимания тяги собственного народа к миру и человечности.

     Ибрагим-бек, стремясь к независимости своего племени, не мог свыкнуться с высокомерным помыканием британцев. Он помнил, как при эмире бухарские купцы-откупщики (а джадиды составляли их ядро) выколачивали подати из его соплеменников. Потребовалос десять лет для  того, чтобы Ибрагим-бек, наблюдая из-за кордона, сдылал выбор и с чадами и домочадцами сдался Советам, признав тем самым, что главное в глубинах Азии - все же не цвет знамени.

     Лидеры советского Узбекистана: Файзулла Ходжаев, Акмаль Икрамов - в 20-30-е годы, Усман Юсупов - на рубеже 30-40-х, в 50-е годы, Шараф Рашидов - с 60-х до первой половины 80-х, в труднейших условиях сумели сохранить и укрепить свой народ. И хотя всякого рода издержек в их деятельности было предостаточно, они заложили кадровый, социально-экономический и культурный базис для независимости. Их противоречивая и драматическая деятельность может быть расценена, как особая форма национально-освободительного мирного пути, адаптированного к условиям протектората сверхдержавы над Узбекистаном.

      Вновь созданные "советские национальные элиты" получили такой мощный инструментарий власти, как европеидное образование и квалификация, дополненные национальным самосознанием, неплохую командную подготовку. Лучшая их часть понимала свой статус как способ приобщения к политическому и социальному действию в интересах собственного народа, следовала негласной сверх-этнической философии компромиса с "центром", коммунистической партией, марксистко-ленинской идеологией. А для кадров, вышедших из "низов", это была к тому же достаточно искренняя позиция. Необходимо было иметь мужество и гибкость, чтобы в условиях жесткого партийного контроля проводить последовательную линию на укрепление национального в своем народе. Именно поэтому после провозглашения независимости в 1991 году так быстро возродились узбекский язык и народные традиции.

     Нынешние национальные либералы ("Эрк" и "Бирлик") высшим грехопадением коммунистических лидеров - узбеков в 20-е годы считают якобы непоследователную политику в вопросах национальной государственности, национального самоопределения. А что говорят документы? Из резолюции 3-й Краевой мусульманской конференции РКП(б) "Об автономии и консолидации Туркестана": "...В интересах интернационального объединения трудящихся и угнетенных народов провести путем коммунистической агитации идею уничтожения стремления тюркских народностей делиться по существу и по названию...". В момент высшего напряжения гражданской войны, и без того уже окрашенной в национально-исламский цвет, делить народы по территориально-государственным образованиям означало раздувать кровавый огонь. Нормадбные государственники на это не пошли.

     Когда в центральных регионах прекратились военные действия, в "центре" увидели, что опыт туркестанской государственности стал давать неожиданные плоды. В 1921 году на Втором всероссийском совещании коммунистов тюркских народов в Москве Турур Рыскулов - заявил, что мусульманские трудящиеся "смотрят на новую Турцию, на Ататюрка Кемаля. Турецкое кемалистское движение охватило все народы Востока". Такое мнение не осталось без внимания, и в резолюции XXI съезда РКП(б) (апрель 1923-го) была признана правомерность жалоб местных товарищей на "узбекский шовинизм (в Бухаре и Хорезме)". Т. Рыскулова и его сторонников устранили из политической жизни, а в 30-е годы и из жизни вообще.

     Большая часть национальных коммунистов проявила тогда политическую мудрость. Они поняли, что, упорствуя и дальше с национально-территориальным размежеванием, повышают тем самым огромную роль Мостквы как арбитра местных народов. И поддержали "топорное размежевание" в 1924-1925 годах. Этнический интерес при определении граний отступил перед экономическим, перед стремлением к территориальности компактности и целостности.

     Несоразмерность, несовпадение мирового опыта демократии и векового жизненного опыта местного населения - одна их важнейших реальностей современной жизни. С нею связаны сила и уязвимость политической философии современного узбекского руководства. Сила, ибо есть опора для постепенного демократического развития. Уязвимость, ибо делается упор на социальную защиту людей, но не на политические права личности.

      Узбекская интеллигенция ныне переживает сложные период духовного самоопределения, тянется к индивидуальности, своеобразию, но предел диктует забота о хрупких судьбах нации в молодом государстве. Программа Демократической партии "Эрк" (ее лидер Мухаммад Солих - кандидат на выборах президента республики в 1991 году), построенная по канонам индивидуализма и американской демократии, вызвала интеллектуальный, но не практический интерес. Победила этноментальность постепенности реформ, обеспечивающая выживание и прагматические надежды. Партия предпринимателей "Ватан тараккиети", учитывая это, переносит на будущее коренные реформы государственного строя, куплю и продажу земли. Когда тот же М. Солих был в числе создателей самозванного  Миллий межлиса (национального собрания) с контролирующими функциями в противовес Верховному Совету, то, может быть, это соответствовало не европейской демократии, а люмпенскому радикализму. Но это не чья-либо вина, а историческая беда.

      В силу традиций восточная и исламская ментальность требует от государя и государства обеспечить своих подданых миром и относительным достатком. Эта идеальная модель заложена в "Уложении Тимура"; она же питает массовую (не лидеров) идеологию движения "Бирлик" ("Единство"). Любой противник властей в Узбекистане получает на Западе титул демократа. Но вот французская газета "Монд" публикует мнение сопредседателя "Бирлика" А. Пулатова: "...Узбеки часто говорят, что предпочитают демократии мир". Тогда мнение какого же народа выражают эти демократы? Их "верхи" обращают к Западу, России свои общедемократические рассуждения. А к своей опоре - люмпенизированным слоям - обвинения властей в том, что они не могут обеспечить всеобщее благоденствие. Судя по всему, речь идет об общинной, уравнительной демократии, вряд ли близкой к евро-американским стандартам.

      Проанализируем сущностную, на наш взгляд, причину благоволения к "Бирлику", "Эрку" со стороны США - на государственном уровне (Госдепартамент, Конгресс) и всего Запада - на уровне общественности. Моральный фактор симпатии к "гонимыи", при всей значимости, оставим в стороне. Возможно, Запад боится: постсоветский режим долго не удержится у власти. тогда власть может перейти к исламским фундаменталистам или наступит анархия по типу гражданской войны в Афганистане. Не пытается ли Запад заблаговременно и исподволь подготовить себе новых политических партнеров в Центральной Азии? Не столько из числа деократов-"разрушителей", о сочуствии к которым так много говорят в передачах "Голоса Америки", "Свободы", сколько из набирающего силы нового клана предпринимателей. Эти тесно связаны с той частью властных структур, что, не дожидаясь рыночных отношений для всего общества, уже используют их для своих интересов.

     Ярким штрихом длч полноты картины служит мнение одного из дипломатов исламских стран: "Я знаю узбеков. Если вы закричите слишком громко, они надолго захлопнут дверь". Непримиримые оппозиционеры, сами того не осознавая, могут оказаться, по шахматной терминологии, "жертвой во имя лучшего качества игры".

     Вероятность подобного предположения подтверждает вывод, содержащийся в докладе Госдепартамента США Конгрессу о соблюдении прав человека в странах мира в 1992 году: "Узбекистан встал на нелегкий путь перехода от авторитарного правления к демократии плюрализма... По сравнению с советским периодом Узбекистан в 1992 году достиг некоторого прогресса в отношении прав человека". Не случайно президент Клинтон в поздравлении президенту и народу Узбекистана по случаю Нового года Навруз отметил: Соединенные Штаты глубоко поддерживают... ваше движение к подлинной демократии и свободной рыночной экономике. Мы понимаем, с какими трудностями вам приходится сталкиваться, и надеемся сотрудничать с вами, чтобы это стремление было успешным".

     Многое в стратегии Запада по демократизации стран Центральной Азии приоткрывает пример Турции. Здесь существуют господство государственной власти и жесткая регламентированность официальных институтов демократии. Такие механизмы сложились за последние 40 лет под непосредственным воздействиемСША и Западной Европы. Одно из доказательств тому - Закон о политических партиях, нормы которого даже формально не соответствуют западным представлениям о независимости партий отгосударства. Однако их соблюдение обеспечило Турции прекращение межпартийной войны, не раз ставившей страну перед государственным переворотом и террором. Стабильная Турция достаточно эффиктивно проводит интересы Запада на Среднем Востоке, Балканах, в Центральной Азии, не забывая о своих собственных.

     Тюрки Турции являются евразийцами в том смысле, что, стимулируемые Западом и турецкими государственными, финансово-экономическими элитами, они все активнее входят в экономику рыночного типа. Тюрки Центральной Азии прочнее сохранили собственно азийское представление об общинной солидарности, адатах (неписанных обычаях). С другой стороны, не прошла для народнных масс даром советская психология социального потребительства и защищенности. Свежее, значит мощнее, у азийских тюрок чувство обретения национальной государственности.

     Формула политической философии президента Узбекистана И. А. Каримова: "Узбекистан - государство с великим будущим" - способна в значительной мере нейтрализовать в самой стране исламский политический фундаментализм. Ибо фундаментализм - противник национальной государственности и величия национального осударства, но сторонник - исламского мироваого государства, исламской нации, приоритета религиозно-идеологического, национального над национальным. Реформаторские механизмы властных элит в регионе подчинены дркгому - деидеологизации, деполитизации экономики и внешней политики, использованию потенциала сотрудничества.

     "Центрами влияния" на широкие круги узбекской интеллигенции, а через них - и непосредственно на граждан являются не столько политичесике партии, сколько высшие влыстные структуры в государстве, лица на ключевых административных постах в регионах и неформальные сообщества экономических, научных, культурных и религиозных интересов в столиче и на местах. Раньше государство осуществляло и обслуживало политику компартии. Партия президента Узбекистана - Народно-демократическая - ыполняет роль амортизатора перехода к новой общественно-политической системе, сохраняет со своими 340 тысячами членов стабильное активное ядро, во многом идеолгически обслуживает государство - организатора реформ.

     Реальным носителем философии азийства может стать самостоятельная в своих оценках Востока и Запада часть технократических и управленческих элит. Для нее особо характерно, во-первых, вне зависимости от этнического происхождения - востребование всего прогрессивного, прежде всего в сферах естественных наук, техники и технологии, организации производства и финансов - при условии главенства национальной духовности. Во-вторых, поэтапное преодоление в своей стране не только экономических, но и психологических дефектов "азиатского способа производства", тормозящих интенсивное проявление предприимчивости. В-тетьих, стремление временно и цивилизованно использовать опыт либерального авторитаризма для обеспечения межнационального, национального и гражданского мира, внедрения иновариантных подходов в экономике.

     Азийство в той же мере как евразийство можно считать научной абстракцией. Вне таковой, опирающейся на реалии, вряд ли раскроется прогностический потенциал обществознания.

     В азийстве роль ведущего звена отводится базовым нациям в многонациональных государствах и самим этим государствам. Качественная граница азийства, судя по его конкретным проявлениям в Узбекистане,- возрождение и развитие национальной государственности, наиболее полное раскрытие ее реформаторского потенциала. Это и есть магистральная дорога в мировое, паназиатское, тюркское или евразийское сообщество. Евразийству ближе ориентир на суперэтнос россиян - при ведущей роли русских. Евразийство - с позиций Европы - интеграция с Азией. Азийство - в интересах прогресса азийской страны - сотрудничество со всем миром.

     По масштабам государственности российский вариант евразийства склоняется к идее сверхгосударства. Менталитет стихийного азийства также не чужд этногосударственной глобализации. Но это - как бы второй план.  Тенденция к универсализации этнических процессов, великого межэтнического компромисса и согласия - вот что могут обозначать символы "азийство" и "евразийство". Их сильная сторона - потенциал открытости к внешнему сотрудничеству и опора на собственные силы. Классическими азийцами являются японские реформаторы, начиная с эпохи Мэйдзи. Из близких Центральной Азии по социальным системам стран тем же путем идут Китай и Вьетнам.

     Наша системная формула-алгоритм: азийство - внутреннее и внешнее , философское и политологическое зрение и действие азиатских реформаторов-государственников в целостном и многообразном мире.


     Материал опубликован в  журнале "Свободная мысль". - М. - 1993, N 8, С.44-53..