В своих заботах о благосостоянии Мавераннахра и о блеске его столицы Улугбек еще больше подражал своему деду, чем в своих военных предприятиях. Самарканд жил при нем той же жизнью, как при Тимуре, и двор Улугбека ничем не походил на двор его отца в Герате⁶²⁴. В Герате государь по пятницам посещал мечеть, как простой мусульманин, ничем не ограждая себя от толпы, вследствие чего в 1427 г. могло быть совершено покушение на его жизнь⁶²⁵; в месяц рамазан им строго соблюдался пост, даже во время путешествия; четыре раза в неделю, по понедельникам, четвергам, пятницам и субботам, ко двору призывались чтецы Корана⁶²⁶. Шахруха называли мусульманским царем по преимуществу⁶²⁷; к нему был применен хадис об обновителе веры, являющемся в начале каждого столетия⁶²⁸; строго преследовались запрещенные религией удовольствия; мухтасибам, которых в городе было двое, был предоставлен полный простор; не соблюдалось даже старое правило, по которому мухтасибу не должно было быть дела до того, что происходило внутри частных домов; гератские мухтасибы могли входить в дома знатных людей и, если находили там вино, выливать его. В 1440 г. Шахруху донесли, что погреба с вином остались только в домах царевичей Джуки и Ала ад-дауля (сына и внука Шахруха), куда мухтасибы не решались войти; Шахрух сам сел на коня, позвал мухтасибов с их подчиненными, вместе с ними отправился к царевичам, и вино было вылито в его присутствии⁶²⁹.

В Самарканде в это время продолжались пиры с музыкой и пением; из Самарканда приглашались музыканты и певцы богачами других городов; в биографии ходжи Ахрара говорится о приглашении самаркандских музыкантов и певцов в Ташкент на пир, устроенный одним из местных богачей в начале 20-х годов XV в.⁶³⁰. Замечательно, что на стороне Улугбека был самаркандский шейх ал-ислам Исам ад-дин, сын Абд ал-Мелика и преемник Абд ал-Эввеля⁶³¹; шейхи дервишей, нападавшие на Улугбека за отступление от правил шариата, были принуждены направлять свои обличения  также против официального главы мусульманского духовенства.  Шейх ал-ислам однажды построил новые бани и, празднуя окончание постройки, устроил пир, на который явились только женщины-певицы; мухтасиб Сейид-Ашик, назначенный на эту должность Улугбеком, обратился к шейх ал-исламу с резким упреком: «Шейх ал-ислам без ислама, по какому мазхабу (толку) дозволяется мужчинам и женщинам сидеть вместе и петь?»⁶³².

Образ жизни самаркандских шейх ал-исламов не был единственным в своем роде явлением; еще с XII в., со времени бухарских садр-джеханов⁶³³, мы видим в Средней Азии духовных сановников, пышный образ жизни которых был соблазном для веровавших. Как бухарские садр-джеханы, так и самаркандские шейх ал-исламы были представителями аристократических слоев населения, на стороне которых в эпоху Улугбека была верховная власть. Защитниками интересов народных масс были шейхи дервишских орденов, особенно накшбендиев⁶³⁴. Так как представители книжного богословия сделались руководителями аристократии, борьба дервишизма с книжным богословием приняла в Туркестане иной характер, чем в Западной Азии. Там представители книжного богословия требовали строгого соблюдения шариата, дервиши или суфии отстаивали более свободное толкование правил веры (известно, что в Персии слово «суфизм» постепенно сделалось синонимом религиозного свободомыслия) здесь именно дервиши отстаивали шариат и обличали в нарушении его правил как представителей верховной власти, так и официального главу мусульманского духовенства. Все это делалось во имя интереса народных масс; как в Европе последовательные коммунисты⁶³⁵ отвергали науку и искусство, недоступные для народных масс, так в Туркестане XV в. представители дервишизма были противниками всякой книжной учености, не исключая и богословия⁶³⁶.

Составленная в начале XVI в. история среднеазиатского дервишизма (Рашахāт ‛айн ал-хайāт) полна рассказов, свидетельствующих о враждебном отношении дервишей к Улугбеку и шейх ал-исламу. Даже глава бухарских дервишей, шейх Мухаммед Парса, один из виновников падения Халиля и, следовательно, воцарения Улугбека, не пользовался расположением государя и шейх ал-ислама. Когда в Самарканд для проверки иснадов, с которыми передавались хадисы, прибыл Шемс ад-дин Мухаммед ибн Мухаммед ал-Джезери⁶³⁷ (современник Тимура), Мухаммед Парса по распоряжению Улугбека был вызван в Самарканд, чтобы дать отчет о том, с чьих слов им распространяются хадисы. Испытание было произведено при шейх ал-исламе Исам ад-дине и других ученых; когда некоторые из иснадов, приведенных Мухаммедом Парса, показались Шемс ад-дину сомнительными, Мухаммед Парса попросил принести из библиотеки шейх ал-ислама том одного из достоверных, по признанию самого Шемс ад-дина, муснадов, причем будто бы точно указал, на какой полке находится книга и на какой странице находится хадис с соответствующими иснадами, хотя раньше в библиотеке шейх ал-ислама никогда не бывал⁶³⁸. Один из известных шейхов, Низам ад-дин Хамуш⁶³⁹, за проступки своего сына подвергся преследованию со стороны шейх ал-ислама и государя. Сын шейха, обвиненный в незаконных сношениях с некоторыми из женщин гарема (неясно, имеется ли в виду гарем самого Улугбека), бежал; шейх был обвинен в потворстве сыну и приведен к Улугбеку, причем гонцы посадили его с обнаженной головой на круп лошади. Улугбек находился в «саду площади»  (Баг-и Мейдан); он грубо принял шейха и стал осыпать его упреками; шейх ответил: «На все эти слова я могу ответить только одним словом: я – мусульманин. Если ты мне веришь, хорошо; если нет, то делай все, что велит тебе твое сердце». Эти слова так подействовали на Улугбека, что он велел отпустить шейха. Автор приводит слова ходжи Ахрара, что Улугбек за оскорбление шейха подвергся многим неудачам и скоро был убит своим сыном⁶⁴⁰. По этому случаю рассказывается еще, что перед этим Низам ад-дин по просьбе сыновей шейх ал-ислама пришел к их тяжело больному отцу и принял на себя его болезнь, после чего шейх ал-ислам выздоровел; теперь, когда шейх ал-ислам не помог ему в беде, он взял назад свое решение, и шейх ал-ислам тотчас пал мертвым⁶⁴¹.

Самому ходже Ахрару, по рассказу его биографа, в молодости пришлось испытать на себе презрительное обращение сановников Улугбека с дервишами. При дворе Улугбека был старик есаул, лично производивший расправу, бросавший виновных на землю и бивший их палками. Однажды он послал в Ташкент известие, что приедет повидать «потомков шейхов» (                       ), и велел им собраться в «мазаре». Собралось 17 человек, из которых ходжа Ахраар был самым младшим. Пришел есаул и стал каждого толкать и сбрасывать на землю; только одному ходже Ахрару удалось ловко увернуться от удара. Ловкость молодого дервиша настолько понравилась есаулу, что он оказал ему предпочтение перед другими, несмотря на его молодость, и во время своей речи, обращенной ко всем, смотрел на него. Своим товарищам, удивленным его ловкостью, ходжа Ахрар объяснил, что прежде был мюридом ходжи Хасан-Аттара и по его указанию занялся искусством борьбы, так как его старания добиться духовного превосходства (              ) не увенчались успехом, что его сильно огорчало. Учитель объявил ему, что ему предстоит служить при дворе султанов  и там помогать обиженным, и дал ему рекомендацию (                  ) к эмиру Са‛иду, одному из эмиров Улугбека⁶⁴².

Трудно сказать, насколько отдельные факты в этом рассказе соответствуют действительности. Ходжа Хасан-Аттар упоминается у Даулетшаха как главный из шейхов времени Улугбека⁶⁴³; сближение с ним ходжи  Ахрара могло произойти только в Самарканде; между тем ходжа Ахрар отправился в Самарканд, когда ему было 22 года⁶⁴⁴, т.е. около 1426 г., тогда как ходжа Хасан-Аттар, пробыв некоторое время при дворе Шахруха, еще в 1423 г. умер в Ширазе⁶⁴⁵. Любопытно, что,  по представлению автора рассказа, «потомки шейхов», т.е. молодые дервиши, при Улугбеке были подчинены военной дисциплине  и находились в ведении есаула⁶⁴⁶; с другой стороны, главные шейхи и при Улугбеке пользовались уважением при дворе, и полученной от них рекомендации придавали значение.

Кроме Низам ад-дина Хамуша и Хасан-Аттара, одним из главных шейхов⁶⁴⁷ эпохи Улугбека был Я‛куб Чархи, также считавшийся одним  из учителей ходжи Ахрара⁶⁴⁸; после смерти своего учителя Беха ад-дина Я‛куб удалился сначала в Бадахшан, потом в Чаганиан⁶⁴⁹ и, насколько известно, не имел сношений с самаркандским двором. Из центров дервишизма политическое значение имела, по-видимому, только Бухара, где духовенство, как мы видели, способствовало низложению предшественника Улугбека и где в последствии произошло восстание против самого Улугбека. Улугбек сознавал значение бухарского духовенства и старался приобрести его расположение; построенное  им в Бухаре медресе было едва ли не первой по времени из его построек; уже в 1419 г. (28 ноября) он при посещении Бухары остановился в этом здании; при этом им были розданы подарки студентам и другим «достойным людям»⁶⁵⁰.

Религиозным учреждениям принадлежит выдающееся место и среди самаркандских построек Улугбека. Для этих построек была избрана базарная площадь Самарканда, носящая теперь, подобно известной бухарской площади, название «Ригистан». В XV в. этого названия, по-видимому, еще не было; Абд ар-Раззак говорит о постройке Улугбеком медресе в месте, которое называлось «головой двух                     (?)»; уже в то время здесь находилась базарная площадь⁶⁵¹. Из надписей видно, что постройка была начата в 820 (1417) и окончена в 823 (1420) г.; к тому же году относят окончание постройки Хафиз-и Абру⁶⁵² и Абд ар-Раззак. Неизвестно, кто был архитектором этого великолепного здания, не уступающим постройкам Тимура в художественном отношении и в то же время значительно превосходящего их своей прочностью⁶⁵³. Здание было построено в два этажа, с четырьмя высокими куполами и четырьмя минаретами по углам; каждая комната была разделена на два отделения, для двух студентов⁶⁵⁴.

Медресе, построенное Улугбеком в Бухаре и Самарканде, оказались самыми долговечными из его построек и вообще из его предприятий. Оба здания до сих пор выполняют свое назначение, тогда как все остальные медресе, существовавшие в обоих городах в XV в. и раньше,  исчезли бесследно⁶⁵⁵. О бухарском медресе известно только, что в 1841-1842 гг., во время пребывания в Бухаре Ханыкова, в нем было 80 комнат; студенты получали по 3 ½ тилли в год⁶⁵⁶; о судьбе учреждения со времени его основания до XIX в. мне в источниках не приходилось встречать никаких известий. О самаркандском медресе в последствии (в XIX в.) существовало предание, будто в нем преподавал сам Улугбек⁶⁵⁷; более ранние источники об этом не упоминают⁶⁵⁸; в XVI в. говорили только, что Улугбек лично принимал участие в постройке⁶⁵⁹. Тот же автор XIX в. называет мударрисом медресе Улугбека астронома Кази-заде Руми⁶⁶⁰; по-видимому, это тот же «румский казий» (                 ), который действительно читал в Самарканде лекции в медресе Улугбека; слушать его лекции приезжал в Самарканд молодой Джами, родившийся в 817/1414 г.⁶⁶¹ По словам Васифи, первым мударрисом в медресе Улугбека был назначен мауляна Мухамед Хавафи. Когда постройка приближалась к концу, присутствовавшие при сооружении здания спросили Улугбека, кто будет назначен мударрисом; Улугбек ответил, что им будет прислан человек, сведущий во всех науках. Слова Улугбека услышал мауляна Мухаммед, сидевший тут же в грязной одежде «среди куч кирпича»⁶⁶², и тотчас заявил о своем праве на эту должность. Улугбек стал его расспрашивать, убедился в его познаниях, велел отвести его в баню и надеть на него хорошую одежду. В день открытия медресе мауляна Мухаммед прочитал лекцию в качестве мударриса; присутствовало 90 ученых, но никто из них не мог понять лекцию, кроме самого Улугбека и Кази-заде Руми. В биографических сведениях о ходже Ахраре говорится об одном из его учеников, Абу Са‛иде Аубахи⁶⁶³, учившемяс прежде в медресе Улугбека; разочаровавшись в книжной науке и познакомившись с ишаном (ходжей Ахраром), он известил своих товарищей по медресе, что дарит им все, оставшееся в его комнате, в том числе все книги⁶⁶⁴. Из этого видно, что медресе Улугбека было сосредоточием книжного богословия, в противоположность дервишизму. Студентов медресе, по словам Даулетшаха, было более  ста⁶⁶⁵. В XVI в. число студентов, по-видимому, увеличилось, так как одних мударрисов было десять человек; главный мударрис считался главой всех самаркандских ученых⁶⁶⁶. В 1580 г. медресе Улугбека посетил хан Абдулла⁶⁶⁷. Во время смут конца XVII в. медресе пришло в упадок и уже в начале XVIII в. стояло пустым⁶⁶⁸; вскоре после этого захватившие цитадель мятежники разрушили верхний этаж здания, командовавший над цитаделью⁶⁶⁹. В 1752 г. эмир (впоследствии хан) Мухаммед-Рахим воспользовался пустыми зданиями самаркандских медресе для устройства хлебных амбаров⁶⁷⁰. Только в XIX в. были приняты меры для восстановления медресе и их вакуфов; при эмире Хайдере (1799-1825) в медресе Улугбека снова были студенты. В 1906 г., по сообщению Н.П. Остроумова, в этом медресе были два мударриса, с жалованьем по 40 рублей в год, и 60 студентов (мулл), получавших по 10 рублей в год; вследствие непрочности той части здания, где находилась аудитория, лекции читались в комнатах студентов⁶⁷¹.

На той же площади, напротив медресе , Улугбеком была построена ханака для дервишей; ханака, по словам Бабура, славилась своим высоким куполом, каких было мало в мире⁶⁷². О дальнейшей судьбе ханаки нет никаких известий; в 1028/1619 г., когда на том же месте было выстроено медресе Ширдар, ханаки, очевидно, уже не было; нет даже сведений о каких-либо остатках постройки Улугбека, сохранившихся до XVII в. Говорится только о «сводчатом помещении», прилегавшем к южной стороне фасада медресе Ширдар, но это помещение считалось гробницей шиитского имама (II в.х.) Мухаммеда, сына Джа‛фара Садика⁶⁷³, хотя более ранние источники об этой гробнице не  упоминают. Нет основания полагать, что ханака в меньшей степени, чем медресе, пользовалась покровительством Улугбека; по словам Абд ар-Раззака, как медресе, так и ханака были щедро наделены вакуфами; доходы с вакуфов составляли гораздо большую сумму, чем сколько могло быть израсходовано; из лишних сумм был образован особый капитал, принадлежавший обоим учреждениям⁶⁷⁴.

К югу от медресе Улугбека при Бабуре находилась мечеть, называвшаяся Месджид-и Мукатта‛: стены и потолки были сложены из отдельных кусков (кит‛а) дерева, украшенного резьбой. Между киблой мечети и киблой медресе была большая разница; утверждали, что кибла мечети заслуживает больше доверия, так как была определена посредством  наблюдения над звездами⁶⁷⁵. И это здание впоследствии было связано с именем одного из деятелей ранней эпохи ислама – Абдаллаха, сына халифа Омара I; здание называлось также «мечетью Омара» или «синей мечетью» (                         ); и в этом случае приурочение его к халифу Омару или его сыну не подтверждается более ранними источниками⁶⁷⁶. К северу от мечети, между ней и медресе Улугбека, в XVI в. было построено медресе Абу Са‛ид-хана, от которого теперь сохранилась только усыпальница Шейбанидов, известная под названием  Чихиль-Духтеран⁶⁷⁷.

В Самарканде в  царствование Улугбека, действительно, возникла новая соборная мечеть, хотя первенство оставалось и после за соборной мечетью Тимура (Биби-ханым)⁶⁷⁸; строителем новой мечети был, однако, не сам Улугбек, но бывший воспитатель Шахруха Алике-кукельташ, проживший более 90 лет и умерший в пятницу 14 октября 1440 г.⁶⁷⁹. Этот вельможа, по-видимому, не принимал участия в управлении государством⁶⁸⁰, но пользовался своим влиянием и богатством для защиты угнетенных; каждый обиженный, обращавшийся к нему находил защиту; если до него доходило известие о какой-нибудь несправедливости, кем бы она не была совершена, он тотчас принимал меры для ее устранения; несправедливые правители боялись его⁶⁸¹. Кроме самаркандской соборной мечети, с его именем был связан ряд других построек, как медресе в Герате⁶⁸² и благотворительные учреждения (            , или               ) в Мерве⁶⁸³. Его деятельность не ограничивалась владениями Тимуридов; даже в Малой Азии и Египте  им покупались земли и принимались меры для развития земледелия; когда Шахрух спросил его о причине таких затрат, он ответил, что заботится о славе своего государя: пусть говорят, что слуга Шахруха покупает земли в таких отдаленных странах⁶⁸⁴. Соборная мечеть, выстроенная им в Самарканде, упоминается в XVI в. (в 936/1529-30 г. хан Кучкунчи устроил там минбар из мрамора)⁶⁸⁵, но в конце XVIII в.⁶⁸⁶ пришла в разрушение; даже местоположение ее в точности не установлено⁶⁸⁷. Абу Тахир-ходжа помещает ее к югу от медресе Улугбека⁶⁸⁸; если так,  то мечеть Алике-кукельташа, по-видимому, следует отождествить с «Месджид-и Мукатта‛» Бабура и с «мечетью Омара»⁶⁸⁹.

Недалеко от медресе и ханаки Улугбеком были выстроены бани, называвшиеся в эпоху Бабура «банями мирзы»; пол был выложен камнями всякого рода; других таких бань не было известно ни в Самарканде, ни в Хорасане⁶⁹⁰. Никаких следов этого здания не сохранилось⁶⁹¹.

Других сведений о постройках Улугбека внутри стен столицы источники не сообщают, не упоминают даже о переделках, произведенных Улугбеком в здании Гур-эмир, которое при нем сделалось усыпальницей Тимуридов⁶⁹². Сведениями о загородных постройках Улугбека мы обязаны почти исключительно Бабуру⁶⁹³. Несколько западнее обсерватории, местоположение которой определено раскопками 1908 г. и о которой будет речь ниже, находился Баг-и Мейдан («Сад площади»); из слов Хафиз-и Абру можно заключить, что этот сад, вопреки словам Бабура, существовал еще при Тимуре; рядом с ним назван у Хафи-и Абру «сад мирзы Улугбека»⁶⁹⁴, вероятно устроенный Тимуром для малолетнего внука. В середине сада Баг-и Мейдан находилась двухэтажная постройка Чиль-Сутун («сорок колонн» - обыкновенное название для таких построек); нижний этаж состоял из колонн, частью витых; по четырем углам находились башни, похожие на минареты, по которым всходили наверх, где помещался зал, выходивший на все четыре стороны; фундамент здания был из камня. По определению В.Л. Вяткина Чиль-Сутун находился на правой стороне Сияба, «как раз против самого высокого столба на Афрасиабе», т.е. против цитадели старого Самарканда; «несколько далее, по хальваинской дороге, сохранилась часть громадной стены Баг-и Мейдана»⁶⁹⁵. Рядом с Баг-и Мейданом, в сторону Чопан-Ата, был еще садик (         ) и в нем зал (                        ), где находился большой каменный трон, длиной в 14-15 локтей, шириной 7-8 локтей, толщиной в 1 локоть; камень был привезен из далеких мест; в середине его была щель, образовавшаяся, как говорили, уже после перенесения камня. В том же садике находился упомянутый выше павильон с внутренней фарфоровой облицовкой.

Как при Тимуре, так, вероятно, и при Улугбеке загородные дворцы были местом царских пиров; как при Тимуре, во время этих пиров не считались с предписаниями религии, что вызывало негодование ревнителей шариата; при Улугбеке его негодование выражалось открыто, что, конечно, было бы немыслимо в царствование Тимура. Празднуя обрезание своего младшего сына Абд ал-Азиза, Улугбек пожаловал людям, вероятно самаркандцам,  тарханство (т.е. освободил их от податей);  знатные и простолюдины пили  вино на равнине Кан-и гиль; при дворе Улугбека тоже шел пир; во время пира пришел мухтасиб Сейид-Ашик и обратился к Улугбеку со словами: «Ты уничтожил веру Мухаммеда и ввел обычаи кафиров». Сдерживая свое раздражение, Улугбек ответил: «Ты заслужил славу своим происхождением от сейидов и знанием  и достиг старости; очевидно, ты хочешь также удостоиться мученичества и потому говоришь грубые слова; но я не удовлетворю  твоего желания»⁶⁹⁶.

Оскорбление, нанесенное на другом пиру шейх ал-исламу, могло иметь для мухтасиба более тяжелые последствия. Шейх ал-ислам обратился с жалобой к Улугбеку, который на другой день созвал казиев для суда над оскорбителем. Известие об этом дошло до одного из представителей духовенства, Абу-л-Фатха  Дейяра (?)⁶⁹⁷ пользовавшегося уважением Улугбека и имевшего право обо всем непосредственно  докладывать государю. Узнав от Улугбека, в чем дело, Дейяр нашел, что государь прав и что мухтасиб действительно заслуживает наказания за дерзкие речи. В это время к Улугбеку явился с докладом один из воинов и сообщил, что вдова его брата, которую он по обычаю кочевников имеет право взять себе в жены, не соглашается выйти за него и хочет выйти за торговца тканями (     ).  Улугбек  тотчас велел есаулу распорядиться, чтобы желание просителя было удовлетворено. Присутствовавший при этом Дейяр тогда объявил государю, что его решение противоречит правилам шариата, по которым брак может быть заключен только с обоюдного согласия жениха и невесты, и заставляет полагать, что слова мухтасиба о нарушении в царствование Улугбека правил веры не лишены основания. Улугбек был так поражен этим замечанием, что тотчас велел отменить суд над мухтасибом.

Подробности этих рассказов, явно носящих анекдотический характер, едва ли вполне соответствует действительности; во всяком случае в них отразилось отношение к Улугбеку представителей шариата. Как почти все мусульманские государи после «праведных» халифов, Улугбек был в глазах духовенства  несправедливым правителем, при котором уважающий себя представитель шариата не мог без ущерба для своего достоинства занимать должность казия. Об одном из бухарских шейхов, Хусам ад-дине Шаши, говорится, что Улугбек насильно заставил его принять должность казия в Бухаре⁶⁹⁸.

В Самарканде должность казия занимал Шемс ад-дин Мухаммед Мискин. О его справедливости и смелости передается следующий рассказ. Как многие восточные правители, Улугбек давал из казны деньги купцам, с тем, чтобы они приносили ему часть прибыли; однажды купец, получивший от Улугбека, в виде средств для торговли, драгоценный камень, умер, не доставив прибыли и не вернув долга; Улугбек хотел завладеть его наследством и выставил свидетелей. Узнав об этом, казий через одного из должностных лиц дворца велел передать государю следующее: «Поднимать дело и выставлять свидетелей в этом вопросе не принесет вам много пользы, так как суть дела для меня ясна. Если вы хотите, чтобы я во что бы то ни стало постановил приговор в вашу пользу, велите в холодную погоду погружать меня со связанными руками и ногами в холодную воду, пока я не лишусь сознания, тогда я постановлю, чтобы вещи купцов были переданы вам взамен пропавшего имущества». Под влиянием этих слов Улугбек отказался  от возбуждения процесса⁶⁹⁹.

Анекдотический рассказ о казии, как и рассказы о столкновениях между Улугбеком и мухтасибом, во всяком случае показывают, что представители шариата не считали Улугбека  своим сознательным и непримиримым врагом. С мусульманской точки зрения, Улугбек не был идеальным правителем, все решения которого определяются правилами религии, но не был также тираном, ставящим свою волю выше предписаний бога и пророка⁷⁰⁰.

Еще меньше мы знаем о том, каково было в царствование Улугбека положение народных масс. По Даулетшаху, земельные подати в это царствование были доведены до минимума, что, кончено, содействовало благосостоянию земледельческого населения⁷⁰¹; с другой стороны, Улугбек придавал большое значение тамге⁷⁰², т.е. сборам с промышленности и торговли⁷⁰³. В глазах духовенства заботы Улугбека о тамге, вероятно, были одним из признаков его нечестия; во всем мусульманском мире⁷⁰⁴, в том числе и в Мавераннахре⁷⁰⁵, эти сборы всегда считались преступлением против шариата, часто отменялись правителями в угоду духовенству, но всегда восстановлялись; в царствование Улугбека случаев отмены тамги, насколько известно не было.

Историки ничего не говорят о каких-либо сооружениях или постройках Улугбека вне Самарканда и Бухары⁷⁰⁶; даже предание о том, что им был прорыт Мирза-арык из Зеравшана⁷⁰⁷, не находит себе подтверждения. Нет также сведений о каких-либо поездках Улугбека по своим владениям, за исключением военных походов. При таких условиях маловероятно, чтобы Улугбек как правитель пользовался любовью населения, но восстаний в его государстве, насколько известно, до 1447 г. не было. Только действия его сына Абд ал-Азиза и вообще события последних лет его жизни, не вполне зависевшие от его воли, побудили войско и народ окончательно отвернуться от своего государя.

------------------

624. По мнению А.Ю. Якубовского (Черты общественной жизни, стр. 19-20), В.В. Бартольд «увлекся» противопоставлением двора Улугбека и двора Шахруха и сгустил краски; точку зрения Якубовского разделяет и Е.Э. Бертельс (Навои, стр. 11-13). Оба исследователя напоминают о том, что Герат в это время также был крупным культурным центром. Однако это нисколько не опровергает В.В. Бартольда, который в данном случае говорит о нравах, царивших при дворах Улугбека и Шахруха, а не об уровне культуры.

625. Хафиз-и Абру, оксфорд. рук., л. 435б.

626. Мусеви, рук. Брит. муз., л. 299а.

627. Слова одного шейха в Рашахāт, литогр., 294; рук. ЛГУ, л. 159а; рук. Аз. муз., л. 209а:                                                                                    .

628. Абд ар-Раззак, рук. ЛГУ, л.253б. О хадисе и его применении см. еще Бартольд, «Мир ислама», т.I, стр. 103; его же, Халиф и султан, стр. 391.

629. Абд ар-Раззак, рук. ЛГУ, л.254а.

630. Ходже Ахрару, родившемуся в 806/1404 г., в то время 18 лет (Рашахāт, рук. ЛГУ, л. 134а; рук. Аз. муз., л. 167б и сл.; литогр., 239).

631. Время смерти Абд ал-Эввеля в источниках не определяется. Мы видели, что он еще упоминается в рассказе о событиях 1409-1411 гг.; в 1422 г., во время путешествия Улугбека в Герат, шейх ал-исламом уже был Исам ад-дин, сопровождавший Улугбека (Абд ар-Раззак, рук. ЛГУ, л.224а).

632. Хондемир, тегеран. изд., III, 219.

633. О них Бартольд, Туркестан, ч. II, стр. 349, 379-381 (Бартольд, Сочинения, т. I, стр. 389-390, 418-420) и статья Burhān (EI, I,S. 831; (Бартольд, Сочинения, т. II, ч.2, стр. 515)); см. также Pritsak, Al-i Burhān.

634. В.В. Бартольд неправ, называя шейхов дервишских орденов «защитниками интересов народных масс». В Средней Азии они пользовались большей популярностью в массах, чем представители официального духовенства, но их классовое лицо, особенно со времени ходжи Ахрара, было тем же самым; ср. также Бартольд, Сочинения, т. II, ч.2, прим. 121 к стр. 167.

635. Об этой терминологии см. Бартольд, Сочинения, т. II, ч.2, стр. 167-168, прим. 122.

636. Из ученых богословов эпохи Улугбека, кроме шейх ал-ислама Исам ад-дина, Хондемир называет Ала ад-дина Шаши (он упоминается также Даулетшахом, изд. Броуна, 366), Мухаммеда Алима (за грубость он был изгнан Улугбеком и удалился в Герат, где и умер), Афзаль ад-дина Кеши (по Абд ар-Раззак, рук. ЛГУ, л.244б, он был с Улугбеком в Герате еще в 1434 г.; в  1404 г. вместе с самаркандскими шейх ал-исламами ездил к Тимуру в Карабаг – Шериф ад-дин Йезди, II, 560 и Бартольд, Сочинения, т. II, ч.2, стр. 44), Сейид-Ашика (о нем см. выше, об отношении к нему Улугбека дальше), Фазл-аллаха Абу-л-Лейси (также был в 1434 г. в Герате, Абд ар-Раззак, рук. ЛГУ, л.244б); см. Хондемир, бомбейское. изд., III, 159 и сл.; полнее, чем тегеран. изд., III, 219 и сл..

637. Он умер 5 раби‛ I 833 г.х. (2 декабря 1429 г.) в Ширазе (Brockelmann, GAL, Bd II, S. 201; Абд ар-Раззак, рук. ЛГУ, л.239б).

638. Рашахāт, рук. ЛГУ, л. 37а-б; рук. Аз. муз., л. 43б; литогр., 61. Вызов Мухаммеда Парса в Самарканд мог иметь место только в первые годы правления Улугбека, так как шейх в начале 822/1419 г. отправился в Мекку и в том же году умер в Медине в четверг 24 зу-л-хиджжа (11 января 1420 г.). Ср. Джами, Нафахāт ал-унс, калькут. изд., 253 и сл.; Рашахāт, рук. ЛГУ, л. 38б; рук. Аз. муз., л. 45б; литогр., 64. (В экземпляре В.В. Бартольда в этом месте добавлено: «Он же упоминается у Ибн Арабшаха под именем                                                                                                                             . Его комментарий к Корану в 100 томах». Ср. Brockelmann, GAL, Suppl. II, S. 282-283; Storey, Persian Literature, vol. I, pt 1, section I, pp. 7-8; pt 2, pp. 1192-1193).

639. Он упоминается у Хондемира, тегеран. изд., III, 209.

640. Рашахāт, рук. Аз. муз., л. 82а (в рук. ЛГУ пропуск); литогр., 114 и сл.

641.Там же, рук. Аз. муз., л. 85а-б; литогр., 118. Ср. Джами, Нафахāт ал-унс, калькут. изд., 259, где вместо шейх ал-ислама Исам ад-дина назван                                                 и весь рассказ передан несколько иначе.

642. Рашахāт, рук. ЛГУ, л. 132а и сл.; рук. Аз. муз., л. 165а-б; литогр., 236.

643. Даулетшах, изд. Броуна, 366,₁₅.

644. Рашахāт, рук. ЛГУ, л. 135б; рук. Аз. муз., л. 169б; литогр., 242.

645. Ср. сведения о нем в Рашахāт, рук. ЛГУ, л. 54б и сл.; рук. Аз. муз., л. 65б и сл.; литогр., 93 и сл.; Джами, Нафахāт ал-унс, калькут. изд., 255 и сл.

646. О роли есаула при дворе Улугбека см. дальше рассказ о столкновениях Улугбека с мухтасибом.

647. Низам ад-дин Хамуш и Я‛куб Чархи вместе названы у Хондемира (тегеран. изд., III, 209) как шейхи Мавераннахра и хранители заветов Беха ад-дина Накшбенда.

648. Рашахāт, рук. ЛГУ, л. 3б; рук. Аз. муз., л. 3б; литогр., 5.

649. Ср. биографию этого шейха в Рашахāт, рук. ЛГУ, л. 40а и сл.; рук. Аз. муз., л. 47б и сл.; литогр., 66 и сл. и Джами, Нафахāт ал-унс, калькут. изд., 256; о встрече гео с ходжей Ахраром еще Рашахāт, рук. ЛГУ, л. 143а и сл.; рук. Аз. муз., л. 181б; литогр., 250. С Чаганианом была связана также деятельность Хасан Аттара; его отец Ала ад-дин Аттар, умерший в 1400 г. (в среду 20 раджаба 802 г.х., Джами, Нафахāт ал-унс, калькут. изд., 252), был похоронен в Чаганиане, в одном из селений этой области; там же, рядом с отцом, похоронили самого Хасан-Аттара, после того, как привезли его тело из Шираза. Ходжа Ахрар приехал в Чаганиан еще несколькими годами позже, чем в Самарканд.

650. Хафиз-и Абру, оксфорд. рук., л. 321а;  Абд ар-Раззак, рук. ЛГУ, л.214а. Дата – 10 зу-л-ка‛да 822 г.х.

651. Абд ар-Раззак, рук. ЛГУ, л.217б (рук. Аз. муз. 574, стр. 458      , 574а, л.337б так же). (Об истории застройки Ригистана см. Массон, Самаркандский Регистан.).

652. Оксфорд. рук., л. 341а.

653. По сообщению Н.И. Веселовского, во время осады самаркандской цитадели восставшими туземцами гарнизон цитадели старался разрушить минарет медресе, откуда стреляли в крепость, но вследствие прочности постройки эти попытки остались безуспешными.

654. Та’рих-и Рāкими, л.53а-б.

655. Строителем медресе в Самарканде был, между прочим, опекун Улугбека, эмир Шах-Мелик (Рашахāт, рук. ЛГУ, л. 141а; рук. Аз. муз., л. 178б; литогр., 254). Кроме того, упоминаются медресе Мубарек-шаха в Бухаре (там же, рук. ЛГУ, л. 28а; рук. Аз. муз., л. 32б; литогр., 46) и медресе садра Кутб ад-дина в Самарканде (там же, рук. ЛГУ, лл. 136б и 141а; рук. Аз. муз., лл. 171а и 178б; литогр., 244 и 254); о последней Вяткин, Материалы, стр. 18 и сл.

656. Ханыков, Описание Бухарского ханства, стр. 86. На дверях здания сохранилась надпись:                                («стремление к знанию обязательно для каждого мусульманина и мусульманки»). (В экз. В.В. Бартольда здесь добавлено: «Хадис, находится также среди надписей мечети Ахмеда Ясави в Туркестане, Изв. общ. арх. Казань XIII Ахмедов, Надписи, стр. 543»)

657. Абу Тахир-ходжа, изд. Веселовского, 16; пер. Вяткина, 170. (См. новое издание текста Самарии, выпущенное в 1952 г. Са‛идом Нафиси и Иреджем Афшаром).

658. Н.П. Остроумов (Мадрасы, стр. 4) предполагает, что предметом лекций Улугбека была астрономия.

659. Васифи, рук. Аз. муз., л. 18а. (См. критический текст Васифи, изданный в 1962 г. А.Н. Болдыревым).

660. Абу Тахир-ходжа, изд. Веселовского, 16; пер. Вяткина, 170.

661. Рашахāт, рук. Аз. муз., лл. 98а, 99а и 105а; литогр., 140 и 148. Предметом занятий, между прочим, был комментарий Кази-заде к Мулаххас Чагмини (там же, рук. Аз. муз., л. 99б; литогр. 140; ср. об этом сочинении Brockelmann, GAL, Bd I, S. 173). По мнению А.Ю. Якубовского (Черты общественной жизни, стр. 18), звездчатый орнамент (который Якубовский называет «изображением звездного неба») на изразцах портала медресе Улугбека показывает, что в этом медресе преподавалась астрономия и другие точные науки.

662. На этих словах, по-видимому, основано утверждение В.Л. Вяткина (Абу Тахир-ходжа, пер. Вяткина, 235, без ссылки на источник), что мауляна Мухаммед «принимал участие в постройке медресе в качестве чернорабочего».  Вероятно, имеется в виду ученый Шемс ад-дин Мухаммед Хавафи, умерший в  пятницу 16 раджаба 845/1 декабря 1441 г.; см. Фасих, рук. Аз. муз., л. 430а.

663. По-видимому, более правильное чтение имени – Убехи, то названия селения Убех около Герата; см. Арендс, Глоссарий, стр. 83.

664. Рашахāт, рук. ЛГУ, л. 191а и сл.; рук. Аз. муз., л. 269б и сл.; литогр., 369 и сл.

665. Даулетшах, изд. Броуна, 362,₁₁.

666. Васифи, рук. Аз. муз., лл. 17б и сл., 26а и сл.

667. Хафиз-и Таныш, Абдуллā-нāме, л. 277б.

668. Та’рих-и Рāкими, л.53а-б.

669. Абу Тахир-ходжа, изд. Веселовского, 16; пер. Вяткина, 170.

670. Мухаммед-Вефа Керминеги, Тухфат ал-хāни, л. 130б.

671. Остроумов, Мадрасы, стр. 4.

672. Бāбур-нāме, изд. Беверидж, л. 46а. Об истории сооружения ханаки Улугбека см. Массон, Самаркандский Регистан, стр. 78; ханака упоминается, как существующая, в вакуфном документе 20-х годов XVI в. (там же, стр. 79).

673. Абу Тахир-ходжа, изд. Веселовского, 34; пер. Вяткина, 185; Вяткин, Гури-эмир, стр. 301. Эта гробница упоминается в вакуфных документах начала XVI в., согласно которым она находилась рядом с ханакой Улугбека, к югу от нее (см. Массон, Самаркандский Регистан, стр. 79).

674. Абд ар-Раззак, рук. ЛГУ, л.217б. Заведование всеми вообще вакуфными учреждениями в XV в., как видно из слов Хондемира (тегеран. изд., III, 208), было обязанностью садров. Садром при Улугбеке был ученый Фатхаллах Тебризи (Рашахāт, литогр., 140), переживший Улугбека (Абд ар-Раззак, рук. ЛГУ, лл.297б и 300а.).

675. Бāбур-нāме, изд. Беверидж, л. 46б.

676. Как показал М.Е. Массон, В.В. Бартольд правильно отождествлял мечеть Мукатта‛ с мечетью Омара, или Кебуд; см. о ее местоположении Массон, Самаркандский Регистан, стр. 81-83 и 89, прим. 38.

677. Абу Тахир-ходжа, изд. Веселовского, 13 и 29; пер. Вяткина, 167 и сл., 181 и 231.

678. В мечети Тимура в 1510 г., после смерти Шейбани, была принесена присяга Суюнчук-хану (Бартольд, Отчет о командировке в Туркестан (1902 г.), стр. 198); та же мечеть была местом пятничного богослужения во время чумы 939/1532-33 г. (там же, стр. 211). Ср. еще Вяткин, Самаркандский вилает, стр. 241.

679. Дата у Абд ар-Раззака, рук. ЛГУ, л.254б и Фасиха, рук. Аз. муз., л. 429а (17 джумада I 844 г.х.), также Вяткин, Материалы, стр. 18. Другая дата у В.Л. Вяткина – Абу Тахир-ходжа, пер. Вяткина, 246.

680. Он довольно часто упоминается в рассказах о военных предприятиях; еще в глубокой старости он провел зиму 1431/32 г. с Байсункаром в Мазандеране (Абд ар-Раззак, рук. ЛГУ, л.240б).

681. Фасих, рук. Аз. муз., л. 429а:                                                                                                                   

682. Там же, л. 423б.

683. Там же, л. 427а, также Абд ар-Раззак, рук. ЛГУ, л.250б (о событиях 842/1438-39 г.).

684. Абд ар-Раззак, рук. ЛГУ, л.254б.

685. Та’рих-и Рāкими, л.121б.

686. Так по Абу Тахир-ходже (см. ниже). Здание еще было в целости при Сейид-Ракиме в 1113/1701-02 г. (Та’рих-и Рāкими, л.49а:                                                                                                           ) и при Мухаммед-Салихе (Вяткин, Самаркандский вилает, стр. 241). Как установил А.А. Семенов, Та’рих-и Рāкими написана не «Сейид-Ракимом», а является сокращением труда Мулла Шереф ад-дина А‛ляма Самарканди (автор сокращения неизвестен); см. Семенов, К вопросу. Сочинение известно также под названием Та’рих-и касира. Ср. Storey, Persian Literature, vol. I, pt 1, section II, fasc. 2, pp. 376-378; pt 2, p. 1301.

687. Вяткин, Материалы, стр. 18.

688. Абу Тахир-ходжа, изд. Веселовского, 20; пер. Вяткина, 173.

689. Это отождествление В.В. Бартольда неверно; мечеть Алике-кукельташа, как показали новые исследования, была построена , очевидно, на месте соборной мечети XIII-XIV вв. к югу от Ригистана; она находилась рядом с мечетью Мукатта‛ (Массон, Самаркандский Регистан, стр. 80-81).

690. Бāбур-нāме, изд. Беверидж, л. 46а.

691. О его местоположении по преданию см. Бāбур-нāме, извлеч. в пер. Вяткина, 33, прим. 6.

692. Бартольд, О погребении Тимура, стр. 31 (Бартольд, Сочинения, т. II, ч. 2, стр. 453).

693. Бāбур-нāме, изд. Беверидж, л. 47а.

694. Бартольд, Хафизи-Абру, стр. 15 (текст) и 17 (перевод).

695. Бāбур-нāме, извлеч. в пер. Вяткина, 34, прим. 3.

696. Этот и следующий рассказ у Хондемира, тегеран. изд., III, 219. Ср. также характерный разговор Улугбека с тем же Сейид-Ашиком; Абу Тахир-ходжа, пер. Вяткина, 191 и сл. (в тексте изд. Веселовского, 37 внизу, пропуск). В Рашахāт (рук. ЛГУ, л. 158б; рук. Аз. муз., л. 209б; литогр., 293) приводится отзыв ходжи Ахрара о Сейид-Ашике, как необыкновенно красноречивом проповеднике, и сравнение его с Моисеем.

697. В бомбейском изд., III, 159            (?).

698. Рашахāт, рук. ЛГУ, л. 28б; рук. Аз. муз., л. 32б; литогр., 46:                                                                                                                    См. также Хондемир, тегеран. изд., III, 219; бомбейское изд., III, 160 и сл. о казии, которому Улугбек за неправильное решение дела хотел сбрить бороду и провести по городу в таком виде; по заступничеству приближенного   (    ) Улугбека ходжи Абд ал-Мумина казий был помилован и вместо того должен был доставить 20 лошадей; Абд ал-Мумин присвоил лошадей себе и, когда Улугбек вспомнил о них, ответил, что казий лошадей доставить не в состоянии и предпочитает дать себе сбрить бороду. Улугбек рассмеялся, и этим дело было покончено.

699. Хондемир, тегеран. изд., III, 219 и сл. Рассказ передается Хондемиром со слов гератского шейх ал-ислама Сейф ад-дина Ахмеда Тафтазани; см. о нем Бāбур-нāме, изд. Беверидж, л. 177б; Brockelmann, GAL, Bd II, S. 218.

700. По словам Хондемира (тегеран. изд., III, 211), Улугбек был мюридом известного суфия Касим-и Анвара, жившего некоторое время в Самарканде. Касим умер, по Хондемиру, в 837/1433-34 г., по Даулетшаху (изд. Броуна, 348), - в 835/1431-32 г. Первая дата у Ethé, Neupersische Litteratur, S. 295, 299.

701. Даулетшах, изд. Броуна, 362,₁₄. По этому тексту, с одного джериба земли (1/6 десятины), доставлявшего четыре ослиных ноши (около 20 пудов) зерна, взимали 2/3 тирхема медью, что составляло 1/6 дирхема серебром. 

702. Хондемир, тегеран. изд., III, 218:                                                                                                                               Ср. Мирхонд, лакнаусское изд.., 1320.

703. О тамге ср. статью Бартольда, Персидская надпись, стр. 33 и сл.

704. Ср. замечание Snouck Hurgronje, Mekka, Bd I, S. 65, 92.

705. Ср анекдот из эпохи Тимура у Хондемира, тегеран. изд., III, 176 и приписанные Тимуру слова о        как                              .

706. В.А. Шишкиным было обнаружено медресе, построенное Улугбеком в Гидждуване, при мазаре ходжи Абд ал-Халика Гидждувани, по-видимому в 836/1432-33 г. (см. Шишкин, Медресе Улугбека). Улугбеком были построены также соборная мечеть и мавзолей в Шахрисябзе (см.: Умняков, Архитектурные памятники, стр. 20-21; Гулямов, К вопросу, стр. 148; Массон-Пугаченкова, Шахрисябз, стр. 61-62, 64-65; о мавзолее см. также Бартольд, Сочинения, т. II, ч.2, прим. 38 к стр. 428).

707. Бартольд, Орошение, стр. 116.